Как чувствует себя человек, который хочет служить, но является "временно непригодным"? Будет ли наступление на Сумскую область, и почему Россия на самом деле атакует Харьковщину? Надо ли мобилизовывать 18-летних парней? О коррупции и политике Зеленского, о линии обороны и о том, что делать с уклонистами, рассказал Анне Мирошниченко Павел Якимчук, ветеран сил специальных операций ВСУ.
Анна Мирошниченко: Как ты воспринял заключение, что ты сейчас временно непригоден к службе?
Павел Якимчук: Хотя это уже не первое заключение о непригодности, но это каждый раз морально ставит тебя в какие-то рамки, будто ты немного недочеловек. Я потом свыкаюсь с этой мыслью, но первые дни все-таки есть ощущение неполноценности. Ты смотришь на себя — здоровый парень, ходишь без костылей, — и тут тебе говорят: ты не нужен государству, ты непригоден. И оно так немножечко скребет на душе. Но с этим можно жить.
Мне, если ты помнишь, прилетела граната под ноги. У меня рана открытая еще на ноге, и плюс у меня, как оказалось, слева в паху до чёрта осколков. И у меня здесь всё зашито, потому что у меня аутовенозное протезирование было, у меня перебита паховая артерия была, и мне ее полностью заменили — от живота до ноги. Это, как мне объяснял врач, будто сшитый волосом тоненький целлофановый кулечек, то есть при любом резком движении оно может всё порваться — внутреннее кровотечение. А это паховая артерия, там в считанные секунды ты "200", поэтому непригоден.
— Но даже с таким диагнозом ты хотел вернуться?
— Да, я понимаю, для ДШВ (десантно-штурмовых войск. — Прим. ИноСМИ) и ССО (сил специальных операций. — Прим. ИноСМИ) я уже непригоден. Это я принимаю и осознаю, и я понимаю, что посадки штурмовать я тоже вряд ли смогу. Но с моим опытом я точно могу быть где-то полезным в такой структуре, как армия в целом. Я сейчас не говорю о ТЦК, я говорю о куче других должностей — делопроизводстве и так далее, — но с заключением "непригоден" ты не можешь идти даже на такие должности.
— Анализируешь ли ты сейчас момент своего ранения, думаешь ли о том, что бы ты мог сделать иначе, чтобы его не получить и продолжить воевать?
— Конечно, я тысячу раз прокручивал в голове момент своего ранения. Сейчас я знаю, что бы я сделал тогда, если бы посмотрел на полсекунды вперед, но ничего уже не вернешь. Да, я нашел выход из ситуации, я знаю, что надо было сделать, чтобы не попасть тогда под ту гранату, но что поделаешь, уже ничего не вернешь.
— В гражданской жизни тебе сложно, потому что ты хочешь воевать, но не можешь. Рядом есть люди, которые могут воевать, но не хотят. Это я перехожу уже к теме мобилизации, о которой мы, конечно, будем с тобой говорить.
— Это, наверное, набивает шишки больше всего, потому что вопрос просранной мобилизации — он настолько болит… Ты смотришь на государство, понимаешь, что в стране конфликт, а чтобы мобилизовать людей, сплотить их, государство не делает ровным счетом ничего — наоборот, пихает огромные палки в колеса.
Коррупция — мы когда-то уже говорили об этом с тобой — никуда этот вопрос не исчез, мало того, он разрастается. Люди это видят, люди смотрят, как воруются миллионы и как дети депутатов жируют, ночами гоняют по Киеву на "геликах". Вот честно, я понимаю этих людей. Как бы я ни злился на них за то, что они не хотят идти защищать государство, но я их понимаю. Если бы я был не такой конченый, я бы, наверное, такой же был, как они. Просто то, что делается сейчас в стране, — это какой-то абсурд. Я понимаю, когда делают дорогу в районе Константиновки. Это можно понять, потому что там проходит эвакуация раненых — ровная дорога. Я сам пережил дорогу Николаев–Одесса, я знаю, что это такое, когда ты лежишь, подыхаешь, а тебя везут по хреновой дороге, — это нормально. Но брусчатки, заборчики в то время, когда пацаны сами покупают себе лучшее снаряжение, — тратятся огромные средства в никуда, просто в никуда. А почему они тратятся? Мы все прекрасно понимаем: чем больше потратил — тем больше украл, тем больше отмыл. Это нормальная практика, но это ненормально. И люди это всё видят и, естественно, они не хотят мобилизовываться.
— Так или иначе, с 18 мая вступил в силу закон о мобилизации, и ты мог видеть блокпосты, которые стоят в Киеве на улицах. Как ты считаешь, будет ли это иметь определенный эффект?
— Принудительность. Мы сейчас видим большие очереди в ТЦК, люди идут обновлять данные. Это люди, которые, вероятнее всего, не будут служить, потому что у них есть отсрочка. Эти люди идут восстанавливать свои данные. Раньше они просто забивали на эту обязанность, а сейчас, когда им на хвостик наступили, они бегут обновлять свои данные. С большой вероятностью 90 процентов тех, кто сейчас стоит у военкоматов, служить не будут. Возможно, в будущем что-то поменяется, но сейчас эти люди непригодны. Это мое субъективное мнение, ну и плюс я разговаривал с такими людьми. Сейчас просто жестче начнут вылавливать, скажем так, проверять документы и забирать. Это принудительно. Это до добра не доведет.
— Чем плоха принудительная мобилизация, какой может быть негативный эффект?
— Негативный эффект — это будет самовольное оставление части. Людей, которые никогда не держали в руках оружия, которые пошли туда не по своей воле, удержать будет очень трудно. Единственное, могу судить по себе, потому что я с 2014 года воевал, и к нам попадали люди. Я был добровольцем, в нашем взводе было 50 на 50: 50 процентов добровольцев на 50 процентов мобилизованных. Со временем из 10 ребят мобилизованных, которых, грубо говоря, насильно привели в армию, восемь становились одних взглядов с нами. То есть проходило время, они вливались в компанию, акклиматизацию проходили — и всё, ребята уже знают, ради чего они приехали, для чего их мобилизовали, зачем они здесь, какую задачу должны выполнять. Но всё равно был процент ребят, которые всячески избегали выхода на задание, которые при малейшей возможности косили. А теперь представь количество людей, которых будут насильно мобилизовывать сейчас, и процент дезертиров — он будет просто огромным.
Людей надо мотивировать обычным человеческим отношением, а людей не мотивируют. Когда я прохожу ВВК и мне ставят заключение "непригоден" — это значит, что я свободный человек, правильно? Как минимум логично. У меня сейчас стоит заключение "временно непригоден", на полгода. Я знаю, что эти полгода я могу свободно выезжать за границу, потому что у меня удостоверение лица с инвалидностью, я могу смело переезжать между областями, по городу передвигаться без проблем. Но реально я не могу выехать за границу, потому что здесь я упираюсь в бюрократию, потому что мое заключение районной ВВК (военно-врачебной комиссии. — Прим. ИноСМИ) должна утвердить сначала городская ВВК, а потом еще и центральная. И потом это утверждение вернуть обратно в РТЦК, где уже мне поставят этот штрих-код или что это должно быть, а этот период — это два-три месяца, как мне сказали. На два-три месяца я просто прикован теперь. Имея свободу, я не имею ее — это всё бюрократия.
— Тех, кого сейчас набирают в армию, как их там будут встречать?
— Нормально.
— Не будет такого, что "ой, ну где же вы были два года или сколько лет"?
— Буллинга не будет никакого, никто не будет их чмырить, всё зависит опять же от человека. Как ты себя ставишь в новом коллективе — такое отношение получаешь, всё зависит от конкретного человека, который придет в то или иное подразделение. Если он придет и начнет хамить — конечно, он получит ответку. Но если нормальные ребята, адекватные, поймут, что всё, деваться некуда, надо защищать страну, то отношение к ним будет нормальное. Я даже до сих пор вижу кучу мужиков на улице, у меня нет к ним пренебрежения: "Вот я с 2014 года воюю, а ты, говно, идешь пиво пьешь", боже сохрани, у меня нет такого. Это его выбор, идти или не идти. Если его заберут насильно — посмотрим.
— Каким ты видишь адекватное наказание за уклонение от мобилизации? Что это должно быть? Помнишь, была история с блокированием банковских карточек?
— Я поддерживаю всё жесткое. Потому что у нас, опять же, палка о двух концах — я просто сейчас хочу порассуждать на эту тему. Люди не хотят идти воевать из-за коррупции, их не мотивируют, им не помогают. А когда они не идут, их наказывают жестко. Жесткость по-любому должна быть. Потому что выбирать защиту страны по-любому надо. Но если ты не хочешь служить, будь полезным в тылу. Вот ты видишь коррупционера — дай по морде, сдай в полицию, сделай еще что-то, чтобы минуснуть коррупционера. Если ты просто отстранился и потом ходишь жалуешься, что тебе закрыли доступ к банковским картам, — получай ответку, здесь по-любому должна быть жесткость. Ты должен участвовать в конфликте или там, или здесь, потому что здесь конфликт еще жестче. Там ты хотя бы знаешь, кто твой противник, а здесь все такие в вышиванках, патриотические, "слава Украине", блин, а в карманы он доллары засовывает ворованные.
— Как ты считаешь, с 18 мая, когда заработал закон о мобилизации, как он изменит ситуацию на фронте (имею в виду увеличение числа личного состава). Это первое. И второе: какое количество людей надо набрать на фронт сейчас?
— Смотри, во-первых, это вопрос не одного дня. То, что 18 числа закон вступил в силу, — да. Но пока людей наберут, пока их научат и пока они попадут на фронт — это где-то два месяца. Мы сейчас говорим о далеком будущем, потому что два месяца в условиях конфликта — это очень далеко. Так далеко смотреть — это немножечко неправильно, по моему мнению.
Мы всё равно количественно проигрываем: мы не забываем, что мы сражаемся с Россией и, сколько бы мы ни мобилизовали людей на Украине, россиян всё равно будет больше, как ни крути. Поэтому я не очень понимаю пехотные войска. По состоянию на сегодня созданы силы беспилотных систем на стадии формирования — вот за этим будущее. Людьми нельзя затыкать такие дыры, это нужно делать техникой, мы не выиграем количественно. Повторюсь: сколько бы мы ни мобилизовали людей, фронту это сильно не поможет. Мы можем сдерживать — да, но наступать и отбивать — нет. Мы же хотим вернуть Украину как минимум в границах 1991 года, а как максимум забрать Кубань и Белгородщину. Я за ту Украину, но это не людьми надо делать — просто станет больше крестов на кладбищах, и всё.
— Каким ты видишь возраст мобилизованных? Сейчас очень много дискуссий по этому поводу, и я слышала мнение, что надо мобилизовать с 18 лет. Аргумент: у них нет детей, у них нет семей, им проще, и они более упорные.
— Здесь я за мобилизацию с 18 лет, потому что в 18 лет ты становишься полноценным гражданином. После учебки ты можешь и должен думать о том, как защищать Родину. С одной стороны. И с другой, 18 лет — это юность. Мы забираем юность у довольно-таки немалого количества людей. Я не знаю, если взвешивать за и против, то я, скорее, против того, чтобы грести пацанов с 18 лет. Они должны еще пожить и если не жениться и не наделать детей, то как минимум начать думать об этом. Они упорные, тут нет вопросов, но всё равно нет. Им надо пожить. Я против.
- Есть аргументы, что, когда привозят людей старшего возраста, им сложно работать физически, тот же броник носить, всё оборудование. Младшим как-то легче.
- Мне сейчас 37 лет. Не учитывая моего ранения и группы инвалидности, я не чувствую себя старым для ношения броника. То есть возраст до 40 очень даже подходит. Пожалуйста, таких надо брать. Я за то, чтобы брали людей постарше, потому что, первое, они оставили уже после себя потомство, у них есть дети, они уже пожили немножко. Это вооруженный конфликт — мы понимаем, что там можно и погибнуть. Нет, я против мобилизации ребят с 18 лет.
— Сейчас как ты оцениваешь ситуацию, в частности на Харьковщине? Что там происходит, и как ты видишь дальнейшее развитие событий — давай именно по этому региону.
— Последнюю неделю я вижу улучшение в плане обеспечения снарядами. То есть после одобрения Америкой пакета помощи она уже есть на фронте. Я это знаю, потому что мои друзья уже начали получать ее, уже пришли снаряды, уже пришли пороха и всё остальное. Здесь окей. Что касается самой Харьковщины, я думаю, что Россия хочет не забрать сейчас Харьков, а просто растянуть нашу защиту на большое количество километров. Волчанск заберут, если у них будет успех. Дальше, конечно, они будут продвигаться, но мне кажется, что у них сейчас нет цели забрать Харьков. У них цель —Краматорск, Часов Яр, чтобы выйти на границы Донецкой и Луганской областей. Харьковщина — это просто для растягивания наших сил.
— Может ли быть открыт еще один фронт, в частности на Сумщине?
— Мне кажется, он не просто может быть открыт, а он будет открыт. В ближайшее время мы услышим то же, что с Волчанском сейчас происходит. В ближайшее время это произойдет и на Сумщине, потому что это растягивание фронта, а это опять же вопрос мобилизации. Нам нужны новые бригады, чтобы хотя бы рубеж создать. Потому что мы видим, как строились фортификационные сооружения на Харьковщине: зубы дракона лежали просто у дороги. Я прекрасно понимаю, что нельзя было соорудить первую линию обороны нормально, потому что постоянно под обстрелами, но вторую-третью всё же можно было? Можно было. Кто украл деньги? Ну кто-то же явно украл, я просто не понимаю.
— Сегодня, кстати, создана временная следственная комиссия по поводу расследования по фортификациям. Ты веришь в действенность этого органа и что расследование возможно?
— Я не видел, кто попал в ВСК. После того как я посмотрю фамилии конкретных депутатов, смогу ответить, верю я или не верю, потому что всё зависит от людей. Если там поставили таких, как Мамаян, Тищенко, то я не верю, а если там будет Рома Лозинский или Роман Костенко, — тогда верю.
— Как ты считаешь, Сумщина сейчас готова к возможному открытию фронта? Сделали ли мы выводы из Харьковщины, в частности?
— Мы не сделаем выводов, мы уже второй год бьемся, наступаем на те же грабли, мы не делаем выводов.
— Почему?
— Я не знаю, у меня такой вопрос туда, наверх. Как почему? Если мы сделаем выводы, мы что-то начнем делать правильное, а этого нет. Ермак, Татаров есть, а выводов нет, хотя должно было быть наоборот: должны были быть выводы, а этих двух уродов не должно было быть.
— В нашем с тобой предыдущем разговоре ты сказал, что сначала надо побеждать врага внешнего, а потом врага внутреннего.
— Я ошибся.
— Ты ошибся.
— Да. После того как я 10 месяцев прожил в тылу и прочитал кучу расследований "Украинской правды", Ткача, Бигуса, я уже верю в другое. Я верю, что, если мы не преодолеем коррупцию внутри страны, мы никак не выиграем конфликт — никак, тем более против России. Я не говорю, Боже упаси, чтобы ребята с автоматами бежали в Киев и какой-то майдан и переворот снова делали, — ни в коем случае. Но мы должны четко понять тот факт, что наш главный враг на Украине сейчас — коррупция. Потому что, во-первых, это коррупция приводит сюда Россию, потому что у нас, оказывается, в Закарпатье продают какое-то оборудование в Россию через другие страны. Как? Люди, вы в своем уме? Куртки шили с надписью "Россия" — это в Закарпатье.
— Также в предыдущем интервью ты сказал: "Пока мы там, пока мы сражаемся, вы воруйте". Сейчас ты эту фразу не повторил бы?
— Сейчас бы я эту фразу не повторил, потому что я увидел объемы. Я знал, что воруют, но я не думал, что настолько масштабно. Я знал, что есть коррупция, но я не думал, что она является основной проблемой. Я все-таки думал, что наша основная проблема по состоянию на тогда — это конфликт с Россией. Нет, оказывается. И эта коррупция убивает не меньше людей, чем российское оружие, потому что, если мы будем брать 10 погибших солдат, то их смело можно делить на два: пятеро погибли от российских пуль, а пятеро погибли от российских пуль, потому что у нас здесь коррупция, — вот так я сейчас рассуждаю. Я каждый день думаю: где я могу быть полезным, что я могу сделать такого, чтобы начинать бить по рукам. Потому что я понимаю, что для тех боевых действий я уже непригоден, да, а здесь я пригоден, вполне.
— А если не ты, то кто должен бороться с коррупцией?
— Есть органы, которые за это деньги получают: ГБР (Государственное бюро расследований. — Прим. ИноСМИ), НАБУ (Национальное антикоррупционное бюро Украины. — Прим. ИноСМИ), полиция.
— Что не так, что сломалось, почему прошло 10 месяцев, а мы опять с тобой говорим о коррупции, но в больших объемах?
— Ну смотри: Зеленский не делает выводов. Когда ему вся страна говорит: "Увольняй Ермака, увольняй Татарова: явные коррупционеры, тут и доказывать ничего не надо, по глазам видно". Он не делает выводов, он ничего не делает, чтобы очистить свое окружение.
— Как ты считаешь, почему?
— Тут сейчас просто матерные слова в голову лезут, честно. Да ну, блин, я говорил, что это интервью будет без мата, я не хочу материться. Потому что пидоры, потому что у кого-то глубоко в жопе сидит чья-то рука. Вот мне кажется, что Зеленский по состоянию на сегодня надел огромную корону, и ему насрать на то, что делается на Украине на самом деле, на коррупцию. Потому что он думает, как попасть в геополитическое управление. Ты представляешь: парень из Кривого Рога, которому аплодирует стоя конгресс или ассамблея ООН, и вот мне кажется, что он всеми мыслями где-то там, и ему <всё равно>, а здесь руководит Ермак. Наша маленькая Украина — ты ею управляй, а я себе буду думать, как мне остаться на этом Олимпе. Здесь руководит Ермак — и всё.
— Очень интересно услышать сейчас комментарии. Я же не могу тебе запретить говорить...
— Мне никто не может запретить, потому что я, во-первых, ни на ком не завязан.
— Просто есть такие чувствительные темы, я не могу о них не говорить и запретить тебе сказать это. А потом в комментариях люди будут писать разное.
— Пусть, я с удовольствием почитаю комментарии под этим интервью. Мне это больно, действительно, потому что у меня погибает очень много друзей. Жизнь моих друзей напрямую зависит от коррупции. И если я не могу собрать на 10 дронов, чтобы защитить ребят напрямую, то я могу сделать хотя бы здесь что-то как минимум для того, чтобы уменьшить коррупцию, чтобы они чувствовали себя безопаснее. Потому что она их убивает, их убивает наравне с российскими пулями наша коррупция — такой вывод.
— Интересно, как говорить о коррупции и одновременно не расшатывать лодку? Я уверена, что будут комментарии: это вы качаете ситуацию. Так как тогда, молчать? А как это — держать баланс?
— По состоянию на сейчас у меня нет четкого ответа, потому что я понимаю, что какие-то действия масштабные — они приведут действительно к расшатыванию лодки, а мне не нужен этот переворот, Майдан. Вот если взять Зеленского в целом, ну вроде же чувак не сбежал, остался в Киеве.
— Факт.
— Остался в Киеве, мировое сообщество его по состоянию на сейчас уважает, нам, Украине, помогают, ну в принципе благодаря ему. Потому что одна из основных его задач — это международные отношения, представление Украины на международной арене. Там о нас еще говорят и, слава Богу, не хуже, но блин, ты глава и у тебя в парламенте монобольшинство, на ключевых постах в государстве твои люди. Ты не думай о мире, ты думай об Украине. Через какое-то время ты не сможешь представлять ничьи интересы на мировой арене, потому что здесь все вымрут или уедут. Но почему-то он держится за Ермака с Татаровым. Слава Богу, хоть Смирнов под подозрением, это не может не радовать.
— Обратил ли ты внимание на сообщение Марьяны Безуглой?
— У меня не хватает нервов читать ее.
— Хорошо, возможно, ты читал перепосты. Там сначала была атака на Залужного, теперь я вижу, что эта атака уже идет на Сырского, и не только на Сырского, но и на других. Как ты считаешь, что означает эта атака, откуда растут ноги и чем это всё может завершиться?
— Смотри, я думаю, что Марьяна долбанутая, и там ноги ниоткуда не растут — все тараканы живут в ее голове. Она взъелась на Залужного, что-то себе понапридумывала, сейчас она что-то понапридумывала и уже взъедается на Сырского. Есть за что. <Докопаться> можно к любому, просто это же Марьяна. Единственное, в чем она адекватна: за назначение Содоля она к Сырскому доколупалась — тут за дело, это правильно. Но не думаю, что за Марьяной кто-то стоит: это, честно, просто долбанутая баба, которая несет, что хочет, поэтому я не думаю, что надо акцентировать на ней внимание от слова "совсем".
— Сейчас очень много "танцев" вокруг переговорного процесса. Честно скажу, я даже слышала даты, когда это может произойти, как это всё будет происходить.
— С Россией?
— С Россией, да. Как ты видишь эту историю? Видишь ли ты сейчас предпосылки для переговоров, и какими они должны быть?
— Мы знаем, что любые переговоры с Россией не стоят ничего: это уже доказано кучей различных договоренностей. В любом случае все конфликты заканчиваются переговорами, но когда ты ведешь переговоры, которые не дают ничего, то смысла от этих переговоров — ноль. Поэтому я против переговоров, потому что знаю, что они ни к чему не приведут, по крайней мере сейчас. По состоянию на сегодня ничего не свидетельствует о том, что любые переговоры дойдут до мира — нет.
Любые переговоры будут означать, что у нас хотят забрать Запорожскую область, Херсонскую область, дальше будут бить по Одессе, они не оставят Одессу никак, никакие переговоры их не остановят от завоевания в будущем Одессы, Николаевской области, Харьковской области. Это дурачок только не понимает, поэтому никаких переговоров. Я, конечно, за переговоры, но если бы они были результативными, типа "всё, хорошо, вы ставите условие — второй государственный русский, но вы освобождаете территорию Украины, включая Крым", но такого же не будет? Не будет. А о чем тогда договариваться? Чтобы они остались там, где они сегодня, а мы там, где мы сегодня? А за что воевали?
— А если будет замораживание конфликта, чем оно опасно? Вот все остановились на определенных позициях, на которых сейчас.
— Любое замораживание конфликта — это лишь подготовка к будущим шагам по укреплению, набору силы, заточке зубов, и всё. Вот что означает любое замораживание конфликта. Вот заморозим мы конфликт — и что? У нас куча людей, которые ждут освобождения — в Мелитополе, в Бердянске — везде. Потому что я освобождал Херсон, и я видел это, я видел людей, которые плакали, которые бросались нам в ноги и благодарили за освобождение, и таких людей еще есть масса. Мы просто их предадим, когда мы заморозим конфликт. Мы должны цепляться, драться, карабкаться, молить мир, чтобы нам помогали.
— А сколько это может продолжаться? У нас же тоже не бесконечный ресурс.
— Человеческий, ты имеешь в виду?
— Да.
— Это, наверное, самый тяжелый вопрос, потому что я прекрасно понимаю, что продолжение конфликта — это очередные похоронки в семьи, я это прекрасно понимаю и осознаю, а заморозка ничего не даст, потому что Россия всё равно пойдет дальше. Атаковать сейчас их мы тоже не можем. Единственное, что мы можем сейчас, — не пускать их дальше, не идти на переговоры и на международной арене делать всё так, чтобы России перекрыть гайки полностью. Потому что мы видим санкции, они работают, но их мало, они научились их обходить. Мир должен сплотиться, иначе мы не победим. Я уже говорил, я с самого начала говорил: ресурсно мы этот конфликт выиграть не можем, потому что Россия как минимум ядерная держава: когда они увидят, что петля на горле сдавливается, они просто <ударят> по нам ядеркой. Поэтому мы можем и должны сдерживать Россию, а тот, у кого розовые очки сейчас, должен делать всё, чтобы убедить мир, что Россию надо развалить. Всё. Россия — опасная страна в таком состоянии, в котором она сейчас есть.
— Это точно. Я тебя благодарю за разговор, за то, что пришел, нашел время и возможность, и за то, что ты, как всегда, откровенно поговорил на все темы.
Автор: Анна Мирошниченко (Анна Мірошниченко).
Свежие комментарии