Клинический психолог Эльвира Степанова долгое время помогала бойцам в военных госпиталях и частях. Два года назад она сама потеряла мужа в зоне СВО. Чтобы справиться с горем, Эльвира начала вести блог. Сначала он служил ей личным инструментом для самоанализа, а затем стал источником поддержки для других семей, столкнувшихся с утратой.

«Лента.ру» публикует отрывки из ее дневника с размышлениями о горе и жизни после него.

Чувство вины

Мне почти 43 года. Начинала карьеру в медицинском отряде специального назначения, после продолжила в других военных структурах, в том числе есть длительный опыт работы в военном госпитале. В мои обязанности входила медико-психологическая коррекция состояний военнослужащих и членов их семей. Когда началась специальная военная операция, появились новые задачи, в том числе оказание экстренной психологической помощи и кризисное сопровождение семей участников боевых действий.

Работая преподавателем в медицинском университете, я нашла единомышленников, и вместе мы создали проект социально-психологической поддержки семей погибших в СВО. Проект получил президентский грант как раз в то время, когда мой муж погиб в зоне боевых действий.

Прошло почти два года, как я потеряла его, нас. Он погиб, выполняя командирский долг. Супруг — настоящий патриот, прошел путь от командира группы до заместителя командира отдельного полка и выше. Какое-то время после его гибели я не могла избавиться от мысли, что моя активность по работе с потерей каким-то образом могла повлиять на его судьбу. Казалось, что мои слова и действия могли «накликать» или «притянуть» трагедию. Но как психолог я понимаю, что во мне говорило иррациональное чувство вины — типичный феномен, через который проходят люди, столкнувшиеся с потерей. И я не стала исключением.

Разные, но похожие

Почему решила завести блог? Изначально для меня он стал личной терапией, способом выговориться, восполнить внутренние дефициты, найти смысл жизни и единомышленников. Блог — форма волонтерской деятельности, направленная на помощь другим людям через рассказы. Он также служит источником информации о различных ресурсах и предоставляет возможность получить эмоциональную поддержку от тех, кто понимает, что происходит.

Мне часто пишут в личные сообщения вдовы, у которых погибли мужья в зоне СВО. Среди них и те, кто потерял супруга пару дней, десять дней назад, и те, кто столкнулся с утратой более трех-шести месяцев и даже больше года. Они делятся тем, что они чувствуют, думают. Многие тревожатся по поводу того, что не видят просвета и их эмоциональное состояние не улучшается

Также обращаются те, чья потеря не связана с боевыми событиями. Например, те, кто лишился родителя или друга из-за онкологического заболевания, инфекции и других причин. Пишут те, кто сейчас в состоянии неопределенности («жду ребенка, но не могу справиться с состоянием неопределенности и тревоги, пока он на СВО»), и те, у кого пропал без вести близкий человек. И даже те, кто испытывает внутрисемейные конфликты («муж изменился»). Или женщины, чьи мужья получили ранения. Истории очень разные, но все они про потерю. Хотя у каждого она и своя. Я не сравниваю их. Ведь это всегда про чьи-то эмоции и чью-то личную боль.

Абонент не ответил

Так получилось, что с мужем, даже когда он был в командировке, мы созванивались как минимум два раза в день — рано утром и вечером перед сном. Это были наши контрольные точки. В то утро он был в сети, но не позвонил и не написал привычное: «Доброе утро, моя девочка».

«Странно», — подумала я и написала сама. Абонент прочитал и не ответил. Я собиралась на работу, но постоянно думала об абоненте, который онлайн. На душе скребли кошки, было неуютно тревожно. Придя на работу, я несколько раз пыталась ему позвонить. Но абонент онлайн не брал трубку. Первая мысль: что-то тут не так. Вторая: может, на что-то обиделся?

Я металась по кабинету. Вдруг ему плохо — вечером он жаловался на высокое давление и на простуду. О чем-то совсем плохом не думала. В районе 10 утра, решила, что больше так не могу — напряжение внутри требовало немедленного выхода.
И начала звонить подчиненным мужа, которые были в зоне доступа. Потом начальнику. Никто не взял трубку. Время шло. Как потом выяснилось, все уже все знали.

И тут пришло оно — оповещение от банка о зачислении суммы в 100 рублей от неизвестного мне человека с большим комментарием с соболезнованиями. В этот момент мир рухнул

Не все помню

Похороны мужа прошли на его родине. Ехали туда часов 11 на машине. Сейчас уже не помню, сколько точно. Он лежал в открытом гробу. Меня поразило, как меняется тело человека после смерти. Я смотрела на него и умом понимала, что это он. Но поверить в это было сложно. Меняется лицо. Как восковой макет. Страшный восковой макет.

Тогда я попыталась найти что-то, что было точно его в этом новом облике. Что-то знакомое в этих чужих чертах.
И, как ни странно, для меня это оказался нос. И это был он. Мой обожаемый его нос, который я когда-то любила слегка прикусить за кончик, когда дурачились:

— Ты знаешь, что в тебе самое красивое внешне?

— Я вообще страшненький. Ничего во мне нет красивого.

— Ну нет. Ты только посмотри. Твой нос — он идеален, хочу твой нос себе, — смеялась я когда-то.

И вот в тот момент я поняла, что на удивление нос не изменился. Я смотрела на него, и медленно приходило осознание, что все, что сейчас происходит: храм, траурный митинг и он в гробу — это реально. Это не какой-то фарс или страшный сон. И мы не будем больше смеяться вместе.

Могу лишь сказать, что запредельный стресс может сыграть с разумом очень странную штуку. События тех дней в памяти сохранились фрагментарно. Это я поняла позже, когда по возращении увидела фотографию с похорон, на которой был запечатлен оркестр. У меня случился шок. Я стала разглядывать фотографии. Я не помнила, чтобы он там был, да и других каких-то зафиксированных событий, оказывается, я тоже не помню. Но на этом я не успокоилась, позвонила маме и стала допытываться, а реально ли была музыка на похоронах.

Она испугалась, я — тоже. Но такая психогенная (диссоциативная) амнезия возможна в результате психологического стресса или экстремальной ситуации. Ухудшение памяти проявляется в ограниченной области жизни, в основном в отношении того, что происходило во время или непосредственно перед событиями, вызвавшими стресс.

Предчувствие

Когда-то много лет назад у меня была клиническая смерть. Это повлияло на меня таким образом, что в голове поселилась мысль о том, что жизнь конечна. Внезапно конечна. И нельзя откладывать на потом свои хотелки.

С мужем мы иногда поднимали тему жизни и смерти. И как-то он мне на это сказал: «Знаешь, мне кажется, я рано умру. Просто чувствую, что 50 лет — мой предел. Я не вижу себя дальше»

Я, конечно, смеялась в ответ на такие заявления. Но когда он поднял эту тему во второй, третий раз, я встревожилась его настроем (или установкой?). Приписывала это страху выхода на пенсию.

Его не стало в 49 лет. И иногда я задумываюсь, а может, и правда есть оно, это самое предчувствие того, сколько тебе отмерено? Того, на сколько рассчитан твой жизненный потенциал?

Не хватит сил до берега

Как-то мы были в Коломне. Я захватила купальник, и мы решили после прогулки по городу окунуться в реку. Я плохо плаваю и стараюсь держаться там, где достаю ногами дно. А с ним доплыли до буйков. Пока плыли, он подставлял свое плечо, чтобы я отдохнула, и подбадривал: «Ты, молодец, видишь, все получается. Я рядом».

Примерно через восемь месяцев после его гибели я на консультации у психолога описала свои эмоции и сказала: «Вы знаете, у меня ощущение, что я в той реке. Как раз посередине. А она широкая, бурная. Я очень устала, нет сил. Я с головой погружаюсь... Я захлебываюсь».

Физически ощущая каждое свое слово, продолжила: «Впереди берег далеко, позади тоже. Верчу головой, его, моей поддержки, нет. Он обещал, что всегда будет рядом, и я могу рассчитывать на него. Как он мог оставить меня... Я не хотела плыть сюда. Я тону, мне не хватит сил до берега».

Меня захлестнула злость. Злость от того, что все могло бы быть иначе. Злость от того, что он бросил меня в этой мутной, бурлящей воде. Злость от того, что я без сил и воздуха.

Психолог выслушала: «Вы правы, он плохо поступил. Он не сдержал обещания, он его нарушил, он оставил вас совсем одну. И теперь вы вынуждены быть сильной. Вы имеете право на него злиться. Это непомерная ноша. Как вы еще справляетесь?»

Ее слова и поддержка принесли облегчение. Как воздуха глоток. Как спасательный жилет. Да, он не выбирал судьбу. Но и я имею право быть слабой. Право пожалеть себя и своего внутреннего испуганного ребенка.

Просыпалась. Лежала. Плакала

Прошли похороны. Я вернулась в город, где я была одна. Туда, где нет родных, близких, друзей. Туда, где раньше был только он. Ведь мы не очень давно переехали туда. У меня была работа с зарплатой, равной трем походам в магазин, и съемная квартира. И слепая глухая кошка с эпилепсией, которая доживала свои последние дни. И не было ресурса, на который можно было бы опереться.

И, вполне ожидаемо, я провалилась в апатию и отсутствие интереса к чему-либо. Эти дни я плохо помню. Просыпалась. Лежала. Вставала лишь, чтобы ухаживать за кошкой. Пила корвалол. Плакала. На работу не ходила. Потом ухудшилось здоровье. Это заставило пойти в медицинский центр. Оказалось, что нужна операция и последующее длительное восстановление

Врач сказала, что я должна срочно лететь домой — туда, где меня прооперируют и где найдутся люди, которые будут помогать после операции: «Решайте. Это серьезно».

Вышла в тревоге, не зная, как поступить. Решила потянуть — вдруг выписанные лекарства помогут? Но дома упала в обморок... Придя в себя, вызвала скорую и решила написать начальнику мужа. Он должен был в этот день прийти с людьми, которые соберут вещи для отправки на родину.

В ответ — тишина. Игнор. Мне стало страшно, в душе надеялась на помощь или хотя бы на обратную связь. От госпитализации я отказалась. У меня кошка. Я в ответе за ее жизнь. На этом моя апатия завершилась. Резко. Сменившись другим состоянием — злостью.

Злость — мощная сила

Злость — не всегда плохо. Это мощное сосредоточие энергии, и при нужном подходе и правильном направлении она может быть соломинкой, которая позволяет не утонуть. Или тем самым костылем, который дает возможность идти дальше.

Моя злость сподвигла к двум активным действиям. Я обратилась к коллеге, с которой работала в волонтерском проекте по оказанию психологической помощи родственникам погибших на СВО. Моя идея была осветить проблемы, с которыми сталкиваются близкие погибших. Их немало.

Например, если говорить про меня, то я узнала о гибели мужа из перевода в 100 рублей с комментариями. Это отвратительно. Это больно узнать таким образом — через слухи от незнакомых людей

Коллега меня поддержала, и мы провели круглый стол на тему «Проблемы и ошибки при оказании психологической поддержки родственникам погибших». Но сейчас, когда я смотрю на ситуацию более отстраненно, то понимаю, что от слухов не скрыться, они распространяются очень быстро. И не всегда вина лежит на тех, кто кажется нам виновным изначально.

Этапы горевания

Как следует из научных источников, проживание горя занимает до двух лет. После этого наступает период стабилизации. Человек начинает смиряться с ситуацией. Однако все индивидуально, и этот период может быть дольше или короче, могут быть откаты назад, в, казалось бы, прожитый этап. Это зависит от многих обстоятельств.

Первоначальная реакция на потерю — отрицание, когда человек испытывает трудности с принятием реальности ситуации. Ему кажется, что все неправда, ошибка. После может присоединиться более бурная реакция — гнев. Начинают раздражать люди в магазине, водители на дороге, родители, которые «не так как надо разговаривают или не входят в ситуацию», или даже то, что тело близкого привезли в некачественном и дешевом гробу.

Злят люди, у которых все хорошо и жизнь продолжается: театры, музеи, рестораны. Вызывает озлобленность черствость тех, кто, зная тебя, проходит мимо, отводя глаза. Причин для вспышек гнева может быть множество

А потом горюющий опять погружается в мысли о том, что могло быть все иначе. Начинаешь думать, почему я не настояла, чтобы он не ехал, и мысленно торговаться по поводу того, чего уже не вернуть и не изменить, подспудно испытывая вину и захлебываясь от своих деструктивных и навязчивых мыслей.

В депрессивной стадии ко всему добавляется чувство пустоты и безнадежности, когда жизнь как будто замирает и ничего уже не имеет смысла. Хочется отстраниться от действительности. Ничего и никто не радует, а горюющий может стать максимально равнодушным к себе, другим, своим увлечениям и работе. И в этот момент испытываешь такую эмоциональную боль и такое отчаянье, что кажется, будто боль никогда не пройдет. На этой стадии можно застрять, и она опасна риском развития клинической депрессии.

И вот однажды, не в один миг, а постепенно, горюющий ощущает, что он стал более эмоционально спокойным. Боль не уходит. Но она перестает быть такой надрывной и уже не доминирует над другими чувствами. Человек вступает в новую стадию — принятие. Приходит какое-то внутреннее осознание, что потеря необратима. Не через голову, а через сердце и эмоции. И человек начинает жить с этим фактом.

Не надо осуждать

Мне часто пишут вдовы: «Хочу поговорить, но понимаю, что все смотрят на меня странно, потому что я постоянно говорю про одно и то же». Знаете, это нормально. Потому что самые частые желания горюющего следующие: «Просто позвольте мне поговорить о нем», «Спросите меня о нем, а также моем состоянии сейчас в связи с этим», «Поддержите меня, дайте почувствовать сопричастность через соболезнования, возможность выплакаться», «Кому важна, сам напишет». Это я озвучиваю для того, чтобы вы понимали потребности и не осуждали, когда вдова в двадцатый раз говорит об одном и том же.

Я всегда призываю выговариваться, не держать в себе, и сама это практикую. Иногда, когда чувствую, что повторяюсь, могу задать вопрос собеседнику, например, маме: «Можно, я еще раз об этом расскажу? Я тебя не сильно напрягаю?» Она просто слушает, а иногда может добавить: «Мне жаль Олежку и что так все произошло. Он был счастлив с тобой». И на этом все. У меня начинается реакция, я плачу. И это хорошо, так я проживаю свою потерю. Через слезы, через принимающее поддерживающее слушанье. Горюя, я позволяю себе снимать маску профессионала, друга, сильной женщины или дочери.

И пусть это будут длинные, многократные рассказы об утрате. Близким может быть непонятно, зачем миллион раз пересказывать одно и то же? А затем, что так травматическая память трансформируется в мудрость от пережитого

Если не можете или некому — есть дневник. Он хороший собеседник, к нему можно возвращаться много раз. Пишите истории вашей любви для детей, для себя, для меня. И в этих описаниях, пусть через слезы, происходит лечение утраты. Иначе в лучшем случае навсегда останется шрам в душе, а у сдержанных людей — риск психосоматики.

Держать лицо — энергозатратно

Через три месяца после гибели мужа я переехала в город, где у меня никого нет. В Москву. Радости от этого не было. Ехала я сюда, рыдая в машине от страха, жалости к себе и желания вернуть свою прежнюю жизнь. Мне было где остановиться, но надо было еще искать источник дохода при отсутствии каких-либо внутренних ресурсов.

За неделю поисков было два отклика на мое резюме. И в оба места после собеседований меня брали. До выхода в новый коллектив оставалась неделя, и я решила поехать на море. Хотелось стабилизировать себя и свое прыгающее настроение, а также требовались силы для нового жизненного этапа, поэтому надо было отдохнуть.

Поехала я не одна. На людях я могла улыбаться, поддерживать шутки, чем-то интересоваться, быть хоть как-то включенной в социум. Но эмоции все равно были пресными, приглушенными.

Это как, когда голодный человек хочет есть, ест, но при этом вкуса еды не чувствует, а насыщение и удовлетворение не приходят

Периодически хотелось говорить о своих эмоциях и просто плакать, но приходилось держать лицо. Нельзя было этим делиться, и я раздражалась — особенно на тех, кто был рядом и являлся невольной причиной моей маски нормальности.

Взяла экскурсию в каньон. Еще в автобусе обратила внимание на одну девушку. Она была одна — вроде ко всем доброжелательна, но при этом как взъерошенный воробей. Я тогда еще подумала: «Молодец, девчонка, четко отстаивает свои границы». Решила с ней заговорить, и оказалось, что она, как и я, проживает потерю самого близкого для нее человека. Полгода назад от рака умерла мама... Мы говорили, говорили. Я встретила родственную душу и наконец-то сняла свою маску, а она свою. Вот такая близость случилась с совершенно посторонним для меня человеком.

А заодно я осознала свою ошибку. Держать лицо — психически энергозатратно и не ведет к улучшению моего эмоционального фона. Иногда стоит побыть наедине с собой, чем пусть и в хорошей, но не подходящей для этого компании.

Мой Ежик

Через пять месяцев после гибели Олега у меня появился еж. Классическая история: ребенку подарили, потом он надоел, и зверька выставили на продажу. Многие задавали вопрос, почему именно еж. Ведь это странно. А я отшучивалась: «Насмотрелась забавных видео, где этим крохам чешут животики».

Я врала. В реальности все иначе было. Во-первых, это было про память и желание удержать, присвоить и оставить подле себя память о погибшем — о моем Ежике. Так звали мужа дома. А во-вторых, мне нужно было о ком-то заботиться, тогда как этот брошенка нуждался в том, кто его не оставит. Так получилось, что он стал моей терапией, а я его.

Через какое-то время вынужденное расставание с ежом из-за отпуска привело к сильнейшему эмоциональному всплеску. Отдав его на передержку, стоя в одиночестве на лестничной площадке, я начала рыдать — громко, взахлеб. Не могла остановиться часа два-три. Меня охватил страх потери. Мне казалось, что он погибнет в чужих руках и что я и только я могу своим присутствием гарантировать, что с ним все будет хорошо.

К страху присоединилось еще чувство вины. Я ведь его бросаю. Было желание сдать билеты и никуда не ехать. Головой понимаешь иррациональность, а остановиться не можешь

Параллельно, рыдая, мелькали мысли, что я наконец-то опять чувствую. А еще о том, насколько сильна реакция на, казалось бы, незначительный стимул. И вот этот сильнейший всплеск после привычной эмоциональной отрешенности и бесчувственности на фоне диссоциации стал поводом к тому, что я записалась к психологу.

При разборе мы выяснили, что еж стал для меня неким артефактом — символом любви и связи с тем, кого потеряла. Произошла проекция. Ведь Ежик — это ласковое имя мужа. Мои неадекватные эмоции на разлуку с питомцем — это проживание потери. Вот такие феномены, как создание артефакта, могут быть частью процесса горевания.

Психогенная тошнота

Периодически я вынуждена ездить в тот город, где мы жили с мужем. И каждый раз, приезжая туда, у меня начинается тошнота. Замечено, что, если еду на общественном транспорте, тошнота сильнее, чем если сама за рулем. В транспорте я погружаюсь в воспоминания, связанные с тем или иным местом. За рулем идет концентрация на дорогу.

Такая реакция совершенно нормальна. Тошнота часто рассматривается как выражение подавленных эмоций (гнев, стыд, вина, агрессия), как необходимость вернуть то, что было в прошлом. Это симптом, который может возникать у людей, переживающих потерю. Он вызван эмоциональным стрессом, при котором организм вырабатывает гормоны кортизол и адреналин. А они могут вызывать различные физические симптомы, включая тошноту. Триггером являются зрительные образы, звуки, запахи, тактильные прикосновения.

Холодно и неустойчиво

Специалисты говорят, горевание идет до двух лет. Так вот, я перешла рубеж в 1,8 года. Что могу сказать сейчас: я чувствую себя как человек, который после того как провалился, все же выполз из полыньи и ползет по льду. Да, холодно, да, положение еще неустойчивое. Но внутренне, как будто подсобралась и ощущаю, что самое сложное и болезненное позади.

К сожалению, горе — длительный процесс. Примерную глубину раны от гибели близкого можно понять, если сравнить ее с раной от полостной операции. Если после тяжелой операции мы иногда на второй месяц уже в строю, то насколько же тогда глубока душевная рана, если на восстановление после потери уходят годы? Только вдумайтесь в это

И не забывайте, если рядом есть те, кто потерял человека даже год назад или больше, им может быть все еще холодно и неустойчиво. Ведь вы просто не видите за его улыбкой и активностью постоянную борьбу с отчаянием и болью. Да, он может, как и я, смотреть фильмы, кататься на коньках в парке ВДНХ, ездить на экскурсии, а вечером — опять плакать и перебирать воспоминания о том, кто уже никогда не составит компанию.